Рауль синяя борода кто написал

Опубликовано: 17.09.2024

"МОИ ЖЕНЫ"

(ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ - РАУЛЯ СИНЕЙ БОРОДЫ)

Оперетка "Синяя Борода", возбуждающая в Ваших читателях смех и созидающая лавры гг. Лодию, Чернову и проч., не вызывает во мне ничего, кроме горького чувства. Чувство это не обида, нет, а сожаление. Искренно жаль, что печать и сцена стали за последние десятки лет подергиваться плесенью Адамова греха, лжи. Не касаясь сущности оперетки, не трогая даже того обстоятельства, что автор не имел никакого права вторгаться в мою частную жизнь и разоблачать мои семейные тайны, я коснусь только частностей, на которых публика строит свои суждения обо мне, Рауле Синей Бороде. Все эти частности - возмутительная ложь, которую и считаю нужным, м. г., опровергнуть через посредство Вашего уважаемого журнала, прежде чем возбужденное мною судебное преследование даст мне возможность изобличить автора в наглой лжи, а г. Лентовского в потворстве этому постыдному пороку и в укрывательстве. Прежде всего, м. г., я отнюдь не женолюбец, каким автору угодно было выставить меня в своей оперетке. Я не люблю женщин. Я рад бы вовсе не знаться с ними, но виноват ли я, что homo sum et humani nihil a me alienum puto*?

* Замечу кстати, что, учась в гимназии, я имел по-латыни всегда пятерки.

Кроме права выбора, над человеком тяготеет еще "закон необходимости". Я должен был выбирать одно из двух: или поступать в разряд сорви-голов, которых так любят медики, печатающие свои объявления на первых страницах газет, или же сочетаться браком. Середины между этими двумя нелепостями нет. Как человек практический, я остановился на второй. Я женился. Да, я женился и во всё время моей женатой жизни денно и нощно завидовал тому слизняку, который в себе самом содержит мужа, жену, а стало быть, и тещу, тестя, свекровь. и которому нет необходимости искать женского общества. Согласитесь, что всё это не похоже на женолюбие. Далее автор повествует, что я отравлял своих жен на другой же день после свадьбы - post primam noctem. Чтобы не взводить на меня такой чудовищной небылицы, автору стоило только заглянуть в метрические книги или в мой послужной список, но он этого не сделал и очутился в положении человека, говорящего ложь. Я отравлял своих жен не на вторые сутки медового месяца, не pour plaisir, как хотелось бы автору, и не экспромтом. Видит бог, сколько нравственных мук, тяжких сомнений, мучительных дней и недель мне приходилось переживать прежде, чем я решался угостить одно из этих маленьких, тщедушных созданий морфием или фосфорными спичками! Не блажь, не плотоядность обленившегося и объевшегося рыцаря, не жестокосердие, а целый комплекс кричащих причин и следствий заставлял меня обращаться к любезности моего доктора. Не оперетка, а целая драматическая, раздирательная опера разыгрывалась в моей душе, когда я после мучительнейшей совместной жизни и после долгих жгучих размышлений посылал в лавочку за спичками. (Да простят мне женщины! Револьвер я считаю для них оружием слишком не по чину. Крыс и женщин принято отравлять фосфором.) Из нижеприведенной характеристики всех семи мною отравленных жен читателю и Вам, м. г., станет очевидным, насколько не опереточны были причины, заставлявшие меня хвататься за последний козырь семейного благополучия. Описываю моих жен в том же порядке, в каком они значатся у меня в записной книжке под рубрикой: "Расход на баню, сигары, свадьбы и цирюльню".

N 1. Маленькая брюнетка с длинными кудрявыми волосами и большими, как у жеребенка, глазами. Стройна, гибка, как пружина, и красива. Я был тронут смирением и кротостью, которыми были налиты ее глаза, и уменьем постоянно молчать - редкий талант, который я ставлю в женщине выше всех артистических талантов! Это было недалекое, ограниченное, но полное правды и искренности существо. Она смешивала Пушкина с Пугачевым, Европу с Америкой, редко читала, ничего никогда не знала, всему всегда удивлялась, но зато за всё время своего существования она не сказала сознательно ни одного слова лжи, не сделала ни одного фальшивого движения: когда нужно было плакать, она плакала, когда нужно было смеяться, она смеялась, не стесняясь ни местом, ни временем. Была естественна, как глупый, молодой барашек. Сила кошачьей любви вошла в поговорку, но, держу пари на что хотите, ни одна кошка не любила так своего кота, как любила меня эта крошечная женщина. Целые дни, от утра до вечера, она неотступно ходила за мной и, не отрывая глаз, глядела мне в лицо, словно на моем лбу были написаны ноты, по которым она дышала, двигалась, говорила. Дни и часы, в которые ее большие глаза не видали меня, считались безвозвратно потерянными, вычеркнутыми из книги жизни. Глядела она на меня молча, восторгаясь, изумляясь. Ночью, когда я храпел, как последний лентяй, она, если спала, то видела меня во сне, если же ей удавалось отогнать от себя сон, стояла в углу и молилась. Если бы я был романистом, то непременно постарался бы узнать, из каких слов и выражений состоят молитвы, которые любящие жены в часы мрака шлют к небу за своих мужей. Чего они хотят и чего просят? Воображаю, сколько логики в этих молитвах.

Ни у Тестова, ни в Ново-Московском никогда не едал я того, что умели приготовлять ее пальчики. Пересоленный суп она ставила на высоту смертного греха, а в пережаренном бифстексе видела деморализацию своих маленьких нравов. Подозрение, что я голоден или недоволен кушаньем, было для нее одним из ужасных страданий. Но ничто не повергало ее в такое горе, как мои недуги. Когда я кашлял или делал вид, что у меня расстроен желудок, она, бледная, с холодным потом на лбу, ходила из угла в угол и ломала пальцы. Мое самое недолгое отсутствие заставляло ее думать, что я задавлен конкой, свалился с моста в реку, умер от удара. и сколько мучительных секунд сидит в ее памяти! Когда после приятельской попойки я возвращался домой "под шофе" и, благодушествуя, располагался на диване с романом Габорио, никакие ругательства, ни даже пинки не избавляли меня от глупого компресса на голову, теплого ватного одеяла и стакана липового чая!

Золотая муха только тогда ласкает взор и приятна, когда она летает перед вашими глазами минуту, другую и. потом улетает в пространство, но если же она начнет гулять по вашему лбу, щекотать лапками ваши щеки, залезать в нос - и всё это неотступно, не обращая никакого внимания на ваши отмахивания, то вы, в конце концов, стараетесь поймать ее и лишить способности надоедать. Жена моя была именно такой мухой. Это вечное заглядывание в мои глаза, этот постоянный надзор за моим аппетитом, неуклонное преследование моих насморков, кашля, легкой головной боли, заездили меня. В конце концов я не вынес. Да и к тому же ее любовь ко мне была ее страданием. Вечное молчание и голубиная кротость ее глаз говорили за ее беззащитность. Я отравил ее.

N 2. Женщина с вечно смеющимся лицом, ямочками на щеках и прищуренными глазами. Симпатичная фигурка, одетая чрезвычайно дорого и с громадным вкусом. Насколько первая моя жена была тихоней и домоседкой, настолько эта была непоседа, шумна и подвижна. Романист назвал бы ее женщиной, состоящей из одних только нервов, я же нимало не ошибался, когда называл ее телом, состоящим из равных частей соды и кислоты. Это была бутылка добрых кислых щей в момент откупоривания. Физиология не знает организмов, которые спешат жить, а между тем кровообращение моей жены спешило, как экстренный поезд, нанятый американским оригиналом, и пульс ее бил 120 даже тогда, когда она спала. Она не дышала, а задыхалась, не пила, а захлебывалась. Спешила дышать, говорить, любить. Жизнь ее сплошь состояла из спешной погони за ощущениями. Она любила пикули, горчицу, перец, великанов-мужчин, холодные души, бешеный вальс. От меня требовала она беспрестанной пушечной пальбы, фейерверков, дуэлей, походов на беднягу Бобеша. Увидав меня в халате, в туфлях и с трубкой в зубах, она выходила из себя и проклинала день и час, когда вышла за "медведя" Рауля. Втолковать ей, что я давно уже пережил то, что составляет теперь соль ее жизни, что мне теперь более к лицу фуфайка, нежели вальс, не было никакой возможности. На все мои аргументы она отвечала маханием рук и истерическими штуками. Volens-nolens, чтобы избежать визга и попреков, приходилось вальсировать, палить из пушек, драться. Скоро такая жизнь утомила меня, и я послал за доктором.

N 3. Высокая стройная блондинка с голубыми глазами. На лице выражение покорности и в то же время собственного достоинства. Всегда мечтательно глядела на небо и каждую минуту испускала страдальческий вздох. Вела регулярную жизнь, имела своего "собственного бога" и вечно говорила о принципах. Во всем, что касалось ее принципов, она старалась быть беспощадной.

- Нечестно, - говорила она мне, - носить бороду, когда из нее можно сделать подушку для бедного!

"Боже, отчего она страдает? Что за причина? - спрашивал я себя, прислушиваясь к ее вздохам. - О, эти мне гражданские скорби!"

Человек любит загадки - вот почему полюбил я блондинку. Но скоро загадка была разрешена. Как-то случайно попался на мои глаза дневник блондинки, и я наскочил в нем на следующий перл: "Желание спасти бедного papa, запутавшегося в интендантском процессе, заставило меня принести жертву и внять голосу рассудка: я вышла за богатого Рауля. Прости меня, мой Поль!" Поль, как потом оказалось, служил в межевой канцелярии и писал очень плохие стихи. Дульцинеи своей он больше уж не видел. Вместе со своими принципами она отправилась ad patres.

N 4. Девица с правильным, но вечно испуганным и удивленным лицом. Купеческая дочка. Вместе с 200 тыс. приданого внесла в мой дом и свою убийственную привычку играть гаммы и петь романс "Я вновь пред тобою. " Когда она не спала и не ела, она играла, когда не играла, то пела. Гаммы вытянули из меня все мои бедные жилы (я теперь без жил), а слова любимого романса "стою очарован" пелись с таким возмутительным визгом, что у меня в ушах облупилась вся штукатурка и развинтился слуховой аппарат. Я долго терпел, но рано или поздно сострадание к самому себе должно было взять верх: пришел доктор, и гаммы кончились.

N 5. Длинноносая гладковолосая женщина с строгим, никогда не улыбающимся лицом. Была близорука и носила очки. За неимением вкуса и суетной потребности нравиться, одевалась просто и странно: черное платье с узкими рукавами, широкий пояс. во всей одежде какая-то плоскость, утюжность - ни одного рельефа, ни одной небрежной складки! Понравилась она мне своего оригинальностью: была не дура. Училась она за границей, где-то у немцев, проглотила всех Боклей и Миллей и мечтала об ученой карьере. Говорила она только об "умном". Спиритуалисты, позитивисты, материалисты так и сыпались с ее языка. Беседуя с нею в первый раз, я мигал глазами и чувствовал себя дуралеем. По лицу моему догадалась она, что я глуп, но не стала смотреть на меня свысока, а напротив, наивно стала учить меня, как мне перестать быть дуралеем. Умные люди, когда они снисходительны к невеждам, чрезвычайно симпатичны!

Когда мы возвращались из церкви в венчальной карете, она задумчиво глядела в каретное окно и рассказывала мне о свадебных обычаях в Китае. В первую же ночь она сделала открытие, что мой череп напоминает монгольский; тут же кстати научила меня измерять черепа и доказала, что френология как наука никуда не годится. Я слушал, слушал. Дальнейшая наша жизнь состояла из слушанья. Она говорила, а я мигал глазами, боясь показать, что я ничего не понимаю. Если приходилось мне ночью проснуться, то я видел два глаза, сосредоточенные на потолке или на моем черепе.

- Не мешай мне. Я думаю. - говорила она, когда я начинал приставать к ней с нежностями.

Через неделю же после свадьбы в моей башке сидело убеждение: умные женщины тяжелы для нашего брата, ужасно тяжелы! Вечно чувствовать себя как на экзамене, видеть перед собою серьезное лицо, бояться сказать глупое слово, согласитесь, ужасно тяжело! Как вор, подкрался я к ней однажды и сунул ей в кофе кусочек цианистого кали. Спички недостойны такой женщины!

N 6. Девочка, прельстившая меня своею наивностью и нетронутостью натуры. Это было милое, бесхитростное дитя, через месяц же после свадьбы оказавшееся вертушкой, помешанной на модах, великосветских сплетнях, манерах и визитах. Маленькая дрянь, сорившая напропалую моими деньгами и в то же время строго следившая за лавочными книжками. Тратила у модисток сотни и тысячи и распекала кухарку за копейки, перетраченные на щавеле. Частые истерики, томные мигрени и битье горничных по щекам считала гранд-шиком. Вышла за меня только потому, что я знатен, и изменила мне за два дня до свадьбы. Как-то травя в своей кладовой крыс, я кстати уж отравил и ее.

N 7. Эта умерла по ошибке: выпила нечаянно яд, приготовленный мною для тещи. (Тещ отравляю я нашатырным спиртом.) Не случись такого казуса, она, быть может, была бы жива и доселе.

Я кончил. Думаю, м. г., что всего вышеписанного достаточно для того, чтобы перед читателем открылась вся недобросовестность автора оперетки и г. Лентовского, попавшего впросак, вероятно, по неведению. Во всяком случае жду от г. Лентовского печатного разъяснения. Примите и проч.

Рауль Синяя Борода.

Антон Чехов - МОИ ЖЕНЫ, читать текст

Пересказ Анны Зонтаг (1864)

В одном лесу жил бедный старик, у которого было три сына и две прекрасные дочери. Однажды подъехала к его хижине богатая карета в шесть лошадей; из этой богатой кареты вышел человек, одетый в золотое платье, высокого роста, суровый лицом, с густыми бровями и с синею бородою. -- Отдай за меня младшую дочь твою Изору, сказал он старику. Я Рауль Синяя Борода; у меня много богатых замков, много золота и серебра. Согласись на мое требование. Дочь твоя будет со мною счастлива. -- Старик подумал и согласился. Изора посмотрела на богатое платье Рауля, на его золотую карету; вообразила, что всё это богатство будет принадлежать ей, и подала руку ужасному жениху своему.

Через несколько дней была и свадьба в одном из богатых замков Рауля. Изора, прощаясь с братьями, сказала им: -- милые братья, хотя и много у меня богатства, но боюсь, что буду несчастлива с моим мужем: Рауль Синяя Борода мне страшен! Милые друзья, не забудьте моей просьбы: если вы услышите мой голос, где бы вы ни были, что бы ни делали, всё оставьте и спешите ко мне на помощь! -- Братья обещали исполнит её просьбу, поцеловались с нею и уехали. Сестра её. Лора, осталась с нею. чтоб ей одной не было так грустно и страшно. В первые дни Рауль был очень ласков с молодой женою своей: он угождал ей во всем, давал ей праздники, делал ей подарки. Но Изора, Бог знает от чего, всё грустила. Ей казалось, что такое счастье не могло продолжиться. И в самом деле, оно не продолжилось.

Прошел месяц, и Рауль Синяя Борода собрался куда-то ехать. Он приходит к своей молодой жене и говорит ей:-- послушай, Изора, я должен на несколько дней с тобою расстаться. Будь госпожою в моем замке; вот тебе ключи от всех моих комнат; этот ключ от кладовой, в которой хранятся мои сокровища: этот от сундука, в котором жемчуг и драгоценные камни; этот от комнаты, в которой лежат парчи, бархаты и разные богатые материи; этот от моей золотой и серебряной посуды. Можешь отпирать все комнаты и сундуки; можешь брать из сокровищ моих все, что тебе полюбится. Запрещаю отпирать одну только маленькую железную дверь, которая задернута черным занавесом; вот ключ от этой железной двери, отдаю его тебе вместе с другими ключами; но помни мое приказание: не отдергивай черного занавеса; не отпирай железной двери. Запрещаю это тебе строго! Погибнешь, если не исполнишь моего приказания! И Рауль, отдавая ключи Изоре, посмотрел на нее такими страшными глазами, что она затрепетала; потом он ласково с нею простился и уехал.

В первые дни Изора занималась рассматриванием сокровищ, которыми наполнен был великолепный замок Рауля и не думала о железной двери. На третий день об ней вспомнила. Что может быть за этою железною дверью? Подумала она. Для чего Рауль Синяя Борода запретил мне отдергивать черный занавес и отпирать железную дверь! Верно какое-нибудь невиданное сокровище скрыто в неизвестной комнате! Она посмотрела на ключ: он был из чистого золота. Любопытство ее мучило; но страх удерживал. Наконец она подумала: никто не увидит меня! Отопру дверь осторожно, и также осторожно запру ее. Кто скажет об этом Раулю! И она взяла золотой ключ, пошла потихоньку к железной двери, которая находилась в конце темного коридора; сердце её ужасно билось; ей казалось, что кто-то за нею следует, и чем ближе она подходила к железной двери, тем страшнее ей становилось; наконец, она подошла к ней, отдернула черный занавес, вложила золотой ключ в железную дверь, дрожала, думала: отпирать ли, или нет! Наконец, повернула ключ, замок отперся, дверь тронулась, застуча, отворилась, и глазам Изоры представилась темная пространная комната, слабо освещенная маленьким окном. Она вошла. Боже мой! что она там увидела! Весь пол этой комнаты был облит кровью, и на полу лежали три мертвых тела: то были три первые жены Рауля, который сам, своею рукой убил их за то, что они не послушались его и отперли дверь потаенной комнаты.

Бедная Изора, побледнев от ужаса, побежала наладь; хотела запереть за собой" дверь, но второпях уронила ключ; подняв его, она увидела, что он был весь в крови. -- и начала его чистить. Напрасно: кровь не оттиралась и золотой ключ весь почернел. Она плакала, плакала, но всё было напрасно: кровь не оттиралась и ключ становился час от часу чернее. Во всю эту ночь не могла она заснуть, и с ужасом ожидала утра, потому что на другой день должен был возвратиться Рауль. Наконец, занялась заря. начало всходить солнце, на башне замка затрубили в рог: это значило, что Рауль приближался. Бедная Изора! Как она ужаснулась! Но делать было нечего: скрепилась и пошла на встречу к страшному Раулю.

Он поглядел на нее угрюмо -- От чего ты так бледна, Изора? -- спросил он суровым голосом, нахмурив густые брови свои. Она задрожала и не могла сказать ни слова. -- Отдай мне ключи мои, сказал он, еще более нахмурясь. -- Изора подала их трепещущей рукою. -- Они не все! Одного нет, золотого ключа! -- Я забыла его в моей комнате, прошептала дрожащая Изора. -- Принеси его сию минуту. -- Бедняжка, едва передвигая ноги, пошла за ключом, возвратилась и подала его Раулю, замирая от страха.-- От чего почернел золотой ключ мой? -- закричал ужасным голосом Рауль. -- Не знаю! сказала Изора так тихо, что едва можно было расслушать. -- Не знаешь? Но я знаю: ты отпирала железную дверь, ты была в запрещенной комнате! Преступница! ты будешь в ней опять и никогда из нее не выйдешь. Готовься к смерти! -- Помилуй! закричала Изора, упав перед ним на колена и обнимая в слешах его ноги.

-- Нет помилованья! Готовься к смерти! сказал Рауль Синяя Борода, и оттолкнул Изору -- Тронься моим раскаянием! Сжалься над моею молодостью! -- Все напрасно! Ты умрешь сию же минуту! -- Ах! дай мне хотя один час сроку: позволь мне помолиться; позволь мне взойти на башню, чтобы хотя издалека увидать то место, где живет мой отец, где живут мои братья, чтобы проститься с полями, рощами и светлым небом! -- Даю тебе один час сроку: поди на башню, молись, готовься к смерти; но тотчас сойди ко мне, как скоро услышишь мой голос.

Изора позвала сестру свою Лору, и они вместе пошли на башню. Эта башня находилась над ворогами замка; с высоты её видно было всё широкое иоле, и вдалеке тот лес, где жили отец и братья Шоры. Рауль Синяя Борода остался внизу и начал точить о камни широкий нож свой.

-- Братья! милые братья! закричала с башни Изора: -- спешите ко мне! летите ко мне! -- Братья садились в это время на коней, чтоб ехать на охоту. -- Не слышите ли голосу? спросил один. -- Не голос ли Изоры? сказал другой. -- Зовет нас! воскликнул третий. -- Поскачем! вскричали они все вместе. Кольнули шпорами коней и помчались, как вихорь.

-- Изора! Готова ли ты? Четверть часа миновалась! -- закричал Рауль, продолжая точить нож свой. Изора упала на колена и начала молиться, а Лора смотрела вдаль на широкое поле, на большую дорогу. -- Сестра моя, Лора, не видишь ли чего! -- Не вижу; лишь солнышко в поле играет, лишь ярко зелень отливает -- Ах, милые братья! Спешите ко мне! Летите ко мне! -- Готовься. Изора! Еще четверть часа миновалась! -- закричал опять Рауль, из-под ножен его, который он точил о камни, так и прыгали искры. -- Сестра моя Лора, не видишь ли чего? -- Не вижу ничего; лишь стадо бежит по дороге, да солнышко в поле играет, да зелень с лугов отлипает. -- Ах, милые братья! спешите ко мне! Летите ко мне! -- Изора! Готова ли ты? Тебе осталось только одна четверть часа! опять закричал Рауль, и так скоро начал точить нож свой, что камни под ним задрожали. -- Сестра моя, Лора, не видишь ли чего? -- Я вижу! Я вижу! -- пыль на дороге! Скачут наши братья! Уж близко! -- Ах милые братья! Спешите, летите! -- Изора! -- закричал Рауль, час миновался; сойди ко мне с башни! -- Еще минуту! Дай помолиться мне об отце и о братьях моих! -- Но Рауль, как бешеный, взбежал на башню, бросился на Изору, схватил ее за волосы и потащил вниз по ступеням. Бедная кричала жалобным голосом, но он ничего не слушал, тащил ее прямо к железной двери.

В эту минуту братья ворвались в ворота, бросались на злого Рауля, выхватили из рук его сестру, и закололи его острыми своими мечами. Тело его бросили в ту страшную комнату, где он хотел зарезать Изору; заперли за ним железную дверь, и с тех лор она уже никогда не отворялась.

Изора покинула замок ужасного Рауля; все его сокровища достались ей; она переселилась к отцу и братьям, и жила с ними счастливо.

Автор: Зонтаг Анна Петровна

Шарль Перро

Рауль Синяя Борода

Источник текста: Шарль Перро в пересказе А.П. Зонтаг (урож. Юшкова) из книги Волшебные сказки для детей первого возраста.

Издание братьев Салаевых.

Типография С. Орлова, Москва, 1867 г.

В одном лесу жил бедный старик, у которого было три сына и дне прекрасный дочери. Однажды подъехала к его хижине богатая карета в шесть лошадей; из этой богатой кареты вышел человек, одетый в золотое платье, высокого роста, суровый лицом, с густыми бровями и с синею бородою. — Отдай за меня младшую дочь твою Изору, сказал он старику. Я Рауль Синяя Борода; у меня много богатых замков, много золота и серебра. Согласись на мое требование. Дочь твоя будет со мною счастлива. — Старик подумал и согласился. Изора посмотрела на богатое платье Рауля, на его золотую карету; вообразила, что всё это богатство будет принадлежать ей, и подала руку ужасному жениху своему.

Через несколько дней была и свадьба в одном из богатых замков Рауля. Изора, прощаясь с братьями, сказала им: — милые братья, хотя и много у меня богатства, но боюсь, что буду несчастлива с моим мужем: Рауль Синяя Борода мне страшен! Милые друзья, не забудьте моей просьбы: если вы услышите мой голос, где бы вы ни были, что бы ни делали, всё оставьте и спешите ко мне на помощь! — Братья обещали исполнит её просьбу, поцеловались с нею и уехали. Сестра её. Лора, осталась с нею. чтоб ей одной не было так грустно и страшно. В первые дни Рауль был очень ласков с молодой женою своей: он угождал ей во всем, давал ей праздники, делал ей подарки. Но Изора, Бог знает от чего, всё грустила. Ей казалось, что такое счастье не могло продолжиться. И в самом деле, оно не продолжилось.

Прошел месяц, и Рауль Синяя Борода собрался куда-то ехать. Он приходит к своей молодой жене и говорит ей:— послушай, Изора, я должен на несколько дней с тобою расстаться. Будь госпожою в моем замке; вот тебе ключи от всех моих комнат; этот ключ от кладовой, в которой хранятся мои сокровища: этот от сундука, в котором жемчуг и драгоценные камни; этот от комнаты, в которой лежат парчи, бархаты и разные богатые материи; этот от моей золотой и серебряной посуды. Можешь отпирать все комнаты и сундуки; можешь брать из сокровищ моих все, что тебе полюбится. Запрещаю отпирать одну только маленькую железную дверь, которая задернута черным занавесом; вот ключ от этой железной двери, отдаю его тебе вместе с другими ключами; но помни мое приказание: не отдергивай черного занавеса; не отпирай железной двери. Запрещаю это тебе строго! Погибнешь, если не исполнишь моего приказания! И Рауль, отдавая ключи Изоре, посмотрел на нее такими страшными глазами, что она затрепетала; потом он ласково с нею простился и уехал.

В первые дни Изора занималась рассматриванием сокровищ, которыми наполнен был великолепный замок Рауля и не думала о железной двери. На третий день об ней вспомнила. Что может быть за этою железною дверью? Подумала она. Для чего Рауль Синяя Борода запретил мне отдергивать черный занавес и отпирать железную дверь! Верно какое-нибудь невиданное сокровище скрыто в неизвестной комнате! Она посмотрела на ключ: он был из чистого золота. Любопытство ее мучило; но страх удерживал. Наконец она подумала: никто не увидит меня! Отопру дверь осторожно, и также осторожно запру ее. Кто скажет об этом Раулю! И она взяла золотой ключ, пошла потихоньку к железной двери, которая находилась в конце темного коридора; сердце её ужасно билось; ей казалось, что кто-то за нею следует, и чем ближе она подходила к железной двери, тем страшнее ей становилось; наконец, она подошла к ней, отдернула черный занавес, вложила золотой ключ в железную дверь, дрожала, думала: отпирать ли, или нет! Наконец, повернула ключ, замок отперся, дверь тронулась, застуча, отворилась, и глазам Изоры представилась темная пространная комната, слабо освещенная маленьким окном. Она вошла. Боже мой! что она там увидела! Весь пол этой комнаты был облит кровью, и на полу лежали три мертвых тела: то были три первые жены Рауля, который сам, своею рукой убил их за то, что они не послушались его и отперли дверь потаенной комнаты.

Бедная Изора, побледнев от ужаса, побежала наладь; хотела запереть за собой» дверь, но второпях уронила ключ; подняв его, она увидела, что он был весь в крови. — и начала его чистить. Напрасно: кровь не оттиралась и золотой ключ весь почернел. Она плакала, плакала, но всё было напрасно: кровь не оттиралась и ключ становился час от часу чернее. Во всю эту ночь не могла она заснуть, и с ужасом ожидала утра, потому что на другой день должен был возвратиться Рауль. Наконец, занялась заря. начало всходить солнце, на башне замка затрубили в рог: это значило, что Рауль приближался. Бедная Изора! Как она ужаснулась! Но делать было нечего: скрепилась и пошла на встречу к страшному Раулю.

Он поглядел на нее угрюмо — От чего ты так бледна, Изора? — спросил он суровым голосом, нахмурив густые брови свои. Она задрожала и не могла сказать ни слова. — Отдай мне ключи мои, сказал он, еще более нахмурясь. — Изора подала их трепещущей рукою. — Они не все! Одного нет, золотого ключа! — Я забыла его в моей комнате, прошептала дрожащая Изора. — Принеси его сию минуту. — Бедняжка, едва передвигая ноги, пошла за ключом, возвратилась и подала его Раулю, замирая от страха.— От чего почернел золотой ключ мой? — закричал ужасным голосом Рауль. — Не знаю! сказала Изора так тихо, что едва можно было расслушать. — Не знаешь? Но я знаю: ты отпирала железную дверь, ты была в запрещенной комнате! Преступница! ты будешь в ней опять и никогда из нее не выйдешь. Готовься к смерти! — Помилуй! закричала Изора, упав перед ним на колена и обнимая в слешах его ноги.

— Нет помилованья! Готовься к смерти! сказал Рауль Синяя Борода, и оттолкнул Изору — Тронься моим раскаянием! Сжалься над моею молодостью! — Все напрасно! Ты умрешь сию же минуту! — Ах! дай мне хотя один час сроку: позволь мне помолиться; позволь мне взойти на башню, чтобы хотя издалека увидать то место, где живет мой отец, где живут мои братья, чтобы проститься с полями, рощами и светлым небом! — Даю тебе один час сроку: поди на башню, молись, готовься к смерти; но тотчас сойди ко мне, как скоро услышишь мой голос.

Изора позвала сестру свою Лору, и они вместе пошли на башню. Эта башня находилась над ворогами замка; с высоты её видно было всё широкое иоле, и вдалеке тот лес, где жили отец и братья Шоры. Рауль Синяя Борода остался внизу и начал точить о камни широкий нож свой.

— Братья! милые братья! закричала с башни Изора: — спешите ко мне! летите ко мне! — Братья садились в это время на коней, чтоб ехать на охоту. — Не слышите ли голосу? спросил один. — Не голос ли Изоры? сказал другой. — Зовет нас! воскликнул третий. — Поскачем! вскричали они все вместе. Кольнули шпорами коней и помчались, как вихорь.

— Изора! Готова ли ты? Четверть часа миновалась! — закричал Рауль, продолжая точить нож свой. Изора упала на колена и начала молиться, а Лора смотрела вдаль на широкое поле, на большую дорогу. — Сестра моя, Лора, не видишь ли чего! — Не вижу; лишь солнышко в поле играет, лишь ярко зелень отливает — Ах, милые братья! Спешите ко мне! Летите ко мне! — Готовься. Изора! Еще четверть часа миновалась! — закричал опять Рауль, из-под ножен его, который он точил о камни, так и прыгали искры. — Сестра моя Лора, не видишь ли чего? — Не вижу ничего; лишь стадо бежит по дороге, да солнышко в поле играет, да зелень с лугов отлипает. — Ах, милые братья! спешите ко мне! Летите ко мне! — Изора! Готова ли ты? Тебе осталось только одна четверть часа! опять закричал Рауль, и так скоро начал точить нож свой, что камни под ним задрожали. — Сестра моя, Лора, не видишь ли чего? — Я вижу! Я вижу! — пыль на дороге! Скачут наши братья! Уж близко! — Ах милые братья! Спешите, летите! — Изора! — закричал Рауль, час миновался; сойди ко мне с башни! — Еще минуту! Дай помолиться мне об отце и о братьях моих! — Но Рауль, как бешеный, взбежал на башню, бросился на Изору, схватил ее за волосы и потащил вниз по ступеням. Бедная кричала жалобным голосом, но он ничего не слушал, тащил ее прямо к железной двери.

В эту минуту братья ворвались в ворота, бросались на злого Рауля, выхватили из рук его сестру, и закололи его острыми своими мечами. Тело его бросили в ту страшную комнату, где он хотел зарезать Изору; заперли за ним железную дверь, и с тех лор она уже никогда не отворялась.

Изора покинула замок ужасного Рауля; все его сокровища достались ей; она переселилась к отцу и братьям, и жила с ними счастливо.

"МОИ ЖЕНЫ"

(ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ - РАУЛЯ СИНЕЙ БОРОДЫ)

Оперетка "Синяя Борода", возбуждающая в Ваших читателях смех и созидающая лавры гг. Лодию, Чернову и проч., не вызывает во мне ничего, кроме горького чувства. Чувство это не обида, нет, а сожаление. Искренно жаль, что печать и сцена стали за последние десятки лет подергиваться плесенью Адамова греха, лжи. Не касаясь сущности оперетки, не трогая даже того обстоятельства, что автор не имел никакого права вторгаться в мою частную жизнь и разоблачать мои семейные тайны, я коснусь только частностей, на которых публика строит свои суждения обо мне, Рауле Синей Бороде. Все эти частности - возмутительная ложь, которую и считаю нужным, м. г., опровергнуть через посредство Вашего уважаемого журнала, прежде чем возбужденное мною судебное преследование даст мне возможность изобличить автора в наглой лжи, а г. Лентовского в потворстве этому постыдному пороку и в укрывательстве. Прежде всего, м. г., я отнюдь не женолюбец, каким автору угодно было выставить меня в своей оперетке. Я не люблю женщин. Я рад бы вовсе не знаться с ними, но виноват ли я, что homo sum et humani nihil a me alienum puto*?

* Замечу кстати, что, учась в гимназии, я имел по-латыни всегда пятерки.

Кроме права выбора, над человеком тяготеет еще "закон необходимости". Я должен был выбирать одно из двух: или поступать в разряд сорви-голов, которых так любят медики, печатающие свои объявления на первых страницах газет, или же сочетаться браком. Середины между этими двумя нелепостями нет. Как человек практический, я остановился на второй. Я женился. Да, я женился и во всё время моей женатой жизни денно и нощно завидовал тому слизняку, который в себе самом содержит мужа, жену, а стало быть, и тещу, тестя, свекровь. и которому нет необходимости искать женского общества. Согласитесь, что всё это не похоже на женолюбие. Далее автор повествует, что я отравлял своих жен на другой же день после свадьбы - post primam noctem. Чтобы не взводить на меня такой чудовищной небылицы, автору стоило только заглянуть в метрические книги или в мой послужной список, но он этого не сделал и очутился в положении человека, говорящего ложь. Я отравлял своих жен не на вторые сутки медового месяца, не pour plaisir, как хотелось бы автору, и не экспромтом. Видит бог, сколько нравственных мук, тяжких сомнений, мучительных дней и недель мне приходилось переживать прежде, чем я решался угостить одно из этих маленьких, тщедушных созданий морфием или фосфорными спичками! Не блажь, не плотоядность обленившегося и объевшегося рыцаря, не жестокосердие, а целый комплекс кричащих причин и следствий заставлял меня обращаться к любезности моего доктора. Не оперетка, а целая драматическая, раздирательная опера разыгрывалась в моей душе, когда я после мучительнейшей совместной жизни и после долгих жгучих размышлений посылал в лавочку за спичками. (Да простят мне женщины! Револьвер я считаю для них оружием слишком не по чину. Крыс и женщин принято отравлять фосфором.) Из нижеприведенной характеристики всех семи мною отравленных жен читателю и Вам, м. г., станет очевидным, насколько не опереточны были причины, заставлявшие меня хвататься за последний козырь семейного благополучия. Описываю моих жен в том же порядке, в каком они значатся у меня в записной книжке под рубрикой: "Расход на баню, сигары, свадьбы и цирюльню".

N 1. Маленькая брюнетка с длинными кудрявыми волосами и большими, как у жеребенка, глазами. Стройна, гибка, как пружина, и красива. Я был тронут смирением и кротостью, которыми были налиты ее глаза, и уменьем постоянно молчать - редкий талант, который я ставлю в женщине выше всех артистических талантов! Это было недалекое, ограниченное, но полное правды и искренности существо. Она смешивала Пушкина с Пугачевым, Европу с Америкой, редко читала, ничего никогда не знала, всему всегда удивлялась, но зато за всё время своего существования она не сказала сознательно ни одного слова лжи, не сделала ни одного фальшивого движения: когда нужно было плакать, она плакала, когда нужно было смеяться, она смеялась, не стесняясь ни местом, ни временем. Была естественна, как глупый, молодой барашек. Сила кошачьей любви вошла в поговорку, но, держу пари на что хотите, ни одна кошка не любила так своего кота, как любила меня эта крошечная женщина. Целые дни, от утра до вечера, она неотступно ходила за мной и, не отрывая глаз, глядела мне в лицо, словно на моем лбу были написаны ноты, по которым она дышала, двигалась, говорила. Дни и часы, в которые ее большие глаза не видали меня, считались безвозвратно потерянными, вычеркнутыми из книги жизни. Глядела она на меня молча, восторгаясь, изумляясь. Ночью, когда я храпел, как последний лентяй, она, если спала, то видела меня во сне, если же ей удавалось отогнать от себя сон, стояла в углу и молилась. Если бы я был романистом, то непременно постарался бы узнать, из каких слов и выражений состоят молитвы, которые любящие жены в часы мрака шлют к небу за своих мужей. Чего они хотят и чего просят? Воображаю, сколько логики в этих молитвах.

Ни у Тестова, ни в Ново-Московском никогда не едал я того, что умели приготовлять ее пальчики. Пересоленный суп она ставила на высоту смертного греха, а в пережаренном бифстексе видела деморализацию своих маленьких нравов. Подозрение, что я голоден или недоволен кушаньем, было для нее одним из ужасных страданий. Но ничто не повергало ее в такое горе, как мои недуги. Когда я кашлял или делал вид, что у меня расстроен желудок, она, бледная, с холодным потом на лбу, ходила из угла в угол и ломала пальцы. Мое самое недолгое отсутствие заставляло ее думать, что я задавлен конкой, свалился с моста в реку, умер от удара. и сколько мучительных секунд сидит в ее памяти! Когда после приятельской попойки я возвращался домой "под шофе" и, благодушествуя, располагался на диване с романом Габорио, никакие ругательства, ни даже пинки не избавляли меня от глупого компресса на голову, теплого ватного одеяла и стакана липового чая!

Золотая муха только тогда ласкает взор и приятна, когда она летает перед вашими глазами минуту, другую и. потом улетает в пространство, но если же она начнет гулять по вашему лбу, щекотать лапками ваши щеки, залезать в нос - и всё это неотступно, не обращая никакого внимания на ваши отмахивания, то вы, в конце концов, стараетесь поймать ее и лишить способности надоедать. Жена моя была именно такой мухой. Это вечное заглядывание в мои глаза, этот постоянный надзор за моим аппетитом, неуклонное преследование моих насморков, кашля, легкой головной боли, заездили меня. В конце концов я не вынес. Да и к тому же ее любовь ко мне была ее страданием. Вечное молчание и голубиная кротость ее глаз говорили за ее беззащитность. Я отравил ее.

N 2. Женщина с вечно смеющимся лицом, ямочками на щеках и прищуренными глазами. Симпатичная фигурка, одетая чрезвычайно дорого и с громадным вкусом. Насколько первая моя жена была тихоней и домоседкой, настолько эта была непоседа, шумна и подвижна. Романист назвал бы ее женщиной, состоящей из одних только нервов, я же нимало не ошибался, когда называл ее телом, состоящим из равных частей соды и кислоты. Это была бутылка добрых кислых щей в момент откупоривания. Физиология не знает организмов, которые спешат жить, а между тем кровообращение моей жены спешило, как экстренный поезд, нанятый американским оригиналом, и пульс ее бил 120 даже тогда, когда она спала. Она не дышала, а задыхалась, не пила, а захлебывалась. Спешила дышать, говорить, любить. Жизнь ее сплошь состояла из спешной погони за ощущениями. Она любила пикули, горчицу, перец, великанов-мужчин, холодные души, бешеный вальс. От меня требовала она беспрестанной пушечной пальбы, фейерверков, дуэлей, походов на беднягу Бобеша. Увидав меня в халате, в туфлях и с трубкой в зубах, она выходила из себя и проклинала день и час, когда вышла за "медведя" Рауля. Втолковать ей, что я давно уже пережил то, что составляет теперь соль ее жизни, что мне теперь более к лицу фуфайка, нежели вальс, не было никакой возможности. На все мои аргументы она отвечала маханием рук и истерическими штуками. Volens-nolens, чтобы избежать визга и попреков, приходилось вальсировать, палить из пушек, драться. Скоро такая жизнь утомила меня, и я послал за доктором.

N 3. Высокая стройная блондинка с голубыми глазами. На лице выражение покорности и в то же время собственного достоинства. Всегда мечтательно глядела на небо и каждую минуту испускала страдальческий вздох. Вела регулярную жизнь, имела своего "собственного бога" и вечно говорила о принципах. Во всем, что касалось ее принципов, она старалась быть беспощадной.

- Нечестно, - говорила она мне, - носить бороду, когда из нее можно сделать подушку для бедного!

"Боже, отчего она страдает? Что за причина? - спрашивал я себя, прислушиваясь к ее вздохам. - О, эти мне гражданские скорби!"

Человек любит загадки - вот почему полюбил я блондинку. Но скоро загадка была разрешена. Как-то случайно попался на мои глаза дневник блондинки, и я наскочил в нем на следующий перл: "Желание спасти бедного papa, запутавшегося в интендантском процессе, заставило меня принести жертву и внять голосу рассудка: я вышла за богатого Рауля. Прости меня, мой Поль!" Поль, как потом оказалось, служил в межевой канцелярии и писал очень плохие стихи. Дульцинеи своей он больше уж не видел. Вместе со своими принципами она отправилась ad patres.

N 4. Девица с правильным, но вечно испуганным и удивленным лицом. Купеческая дочка. Вместе с 200 тыс. приданого внесла в мой дом и свою убийственную привычку играть гаммы и петь романс "Я вновь пред тобою. " Когда она не спала и не ела, она играла, когда не играла, то пела. Гаммы вытянули из меня все мои бедные жилы (я теперь без жил), а слова любимого романса "стою очарован" пелись с таким возмутительным визгом, что у меня в ушах облупилась вся штукатурка и развинтился слуховой аппарат. Я долго терпел, но рано или поздно сострадание к самому себе должно было взять верх: пришел доктор, и гаммы кончились.

N 5. Длинноносая гладковолосая женщина с строгим, никогда не улыбающимся лицом. Была близорука и носила очки. За неимением вкуса и суетной потребности нравиться, одевалась просто и странно: черное платье с узкими рукавами, широкий пояс. во всей одежде какая-то плоскость, утюжность - ни одного рельефа, ни одной небрежной складки! Понравилась она мне своего оригинальностью: была не дура. Училась она за границей, где-то у немцев, проглотила всех Боклей и Миллей и мечтала об ученой карьере. Говорила она только об "умном". Спиритуалисты, позитивисты, материалисты так и сыпались с ее языка. Беседуя с нею в первый раз, я мигал глазами и чувствовал себя дуралеем. По лицу моему догадалась она, что я глуп, но не стала смотреть на меня свысока, а напротив, наивно стала учить меня, как мне перестать быть дуралеем. Умные люди, когда они снисходительны к невеждам, чрезвычайно симпатичны!

Когда мы возвращались из церкви в венчальной карете, она задумчиво глядела в каретное окно и рассказывала мне о свадебных обычаях в Китае. В первую же ночь она сделала открытие, что мой череп напоминает монгольский; тут же кстати научила меня измерять черепа и доказала, что френология как наука никуда не годится. Я слушал, слушал. Дальнейшая наша жизнь состояла из слушанья. Она говорила, а я мигал глазами, боясь показать, что я ничего не понимаю. Если приходилось мне ночью проснуться, то я видел два глаза, сосредоточенные на потолке или на моем черепе.

- Не мешай мне. Я думаю. - говорила она, когда я начинал приставать к ней с нежностями.

Через неделю же после свадьбы в моей башке сидело убеждение: умные женщины тяжелы для нашего брата, ужасно тяжелы! Вечно чувствовать себя как на экзамене, видеть перед собою серьезное лицо, бояться сказать глупое слово, согласитесь, ужасно тяжело! Как вор, подкрался я к ней однажды и сунул ей в кофе кусочек цианистого кали. Спички недостойны такой женщины!

N 6. Девочка, прельстившая меня своею наивностью и нетронутостью натуры. Это было милое, бесхитростное дитя, через месяц же после свадьбы оказавшееся вертушкой, помешанной на модах, великосветских сплетнях, манерах и визитах. Маленькая дрянь, сорившая напропалую моими деньгами и в то же время строго следившая за лавочными книжками. Тратила у модисток сотни и тысячи и распекала кухарку за копейки, перетраченные на щавеле. Частые истерики, томные мигрени и битье горничных по щекам считала гранд-шиком. Вышла за меня только потому, что я знатен, и изменила мне за два дня до свадьбы. Как-то травя в своей кладовой крыс, я кстати уж отравил и ее.

N 7. Эта умерла по ошибке: выпила нечаянно яд, приготовленный мною для тещи. (Тещ отравляю я нашатырным спиртом.) Не случись такого казуса, она, быть может, была бы жива и доселе.

Я кончил. Думаю, м. г., что всего вышеписанного достаточно для того, чтобы перед читателем открылась вся недобросовестность автора оперетки и г. Лентовского, попавшего впросак, вероятно, по неведению. Во всяком случае жду от г. Лентовского печатного разъяснения. Примите и проч.

Рауль Синяя Борода.

Антон Чехов - МОИ ЖЕНЫ, читать текст

Синяя борода

Жил-был однажды человек, у которого водилось множество всякого добра: были у него прекрасные дома в городе и за городом, золотая и серебряная посуда, шитые кресла и позолоченные кареты, но, к несчастью, борода у этого человека была синяя, и эта борода придавала ему такой безобразный и грозный вид, что все девушки и женщины, бывало, как только завидят его, так давай бог поскорее ноги.

Синяя борода

У одной из его соседок, дамы происхождения благородного, были две дочери, красавицы совершенные.

Дама и ее дочери

Он посватался за одну из них, не назначая, какую именно, и предоставляя самой матери выбрать ему невесту. Но ни та, ни другая не соглашались быть его женою: они не могли решиться выйти за человека, у которого борода была синяя, и только перекорялись между собою, отсылая его друг дружке. Их смущало то обстоятельство, что он имел уже несколько жен и никто на свете на знал, что с ними сталось.

Синяя Борода, желая дать им возможность узнать его покороче, повез их вместе с матерью, тремя-четырьмя самыми близкими их приятельницами и несколькими молодыми людьми из соседства в один из своих загородных домов, где и провел с ними целую неделю.

Загородный дворец

Гости гуляли, ездили на охоту, на рыбную ловлю; пляски и пиры не прекращались.

Люди за столом в саду

Синяя борода на балу

Сна по ночам и в помине не было; всякий потешался, придумывал забавные шалости и шутки; словом, всем было так хорошо и весело, что младшая из дочерей скоро пришла к тому убеждению, что у хозяина борода уж вовсе не такая и синяя и что он очень любезный и приятный кавалер. Как только все вернулись в город, свадьбу тотчас и сыграли.

Свадьба Синей бороды

По прошествии месяца Синяя Борода сказал своей жене, что он принужден отлучиться, по меньшей мере на шесть недель, для очень важного дела. Он попросил ее не скучать в его отсутствие, а напротив, всячески стараться рассеяться, пригласить своих приятельниц, повести их за город, если вздумается, кушать и пить сладко, словом, жить в свое удовольствие.

Синяя борода передает ключи

- Вот, - прибавил он, - ключи от двух главных кладовых; вот ключи от золотой и серебряной посуды, которая не каждый день на стол ставится; вот от сундуков с деньгами; вот от ящиков с драгоценными камнями; вот, наконец, ключ, которым все комнаты отпереть можно. А вот этот маленький ключик отпирает каморку, которая находится внизу, на самом конце главной галереи. Можешь все отпирать, всюду входить; но запрещаю тебе входить в ту каморку. Запрещение мое на этот счет такое строгое и грозное, что если тебе случится - чего боже сохрани - ее отпереть, то нет такой беды, которой ты бы не должна была ожидать от моего гнева.

Супруга Синей Бороды обещалась в точности исполнить его приказания и наставления; а он, поцеловав ее, сел в карету и пустился в путь. Соседки и приятельницы молодой не стали дожидаться приглашения, а пришли все сами, до того велико было их нетерпение увидать собственными глазами те несметные богатства, какие, по слухам, находились в ее доме. Они боялись прийти, пока муж не уехал: синяя борода его их очень пугала. Они тотчас отправились осматривать все покои, и удивлению их конца не было: так им все показалось великолепным и красивым!

Девушки смотрят богатства

Они добрались до кладовых, и чего-чего они там не увидали! Пышные кровати, диваны, занавесы богатейшие, столы, столики, зеркала - такие огромные, что с головы до ног можно было в них себя видеть, и с такими чудесными, необыкновенными рамами!

Мебель

Доспехи

Одни рамы были тоже зеркальные, другие - из позолоченного резного серебра. Соседки и приятельницы без умолку восхваляли и превозносили счастье хозяйки дома, а она нисколько не забавлялась зрелищем всех этих богатств: ее мучило желание отпереть каморку внизу, в конце галереи.

Так сильно было ее любопытство, что, не сообразив того, как невежливо оставлять гостей, она вдруг бросилась вниз по потайной лестнице, чуть шеи себе не сломала. Прибежав к дверям каморки, она, однако, остановилась на минутку.

Девушка хочет открыть дверь

Она заметила, что ключ от каморки запачкался в крови; она вытерла его раз, другой, третий, но кровь не сходила. Как она его ни мыла, как ни терла, даже песком и толченым кирпичом - пятно крови все оставалось! Ключ этот был волшебный, и не было возможности его вычистить; кровь с одной стороны сходила, а выступала с другой.

В тот же вечер вернулся Синяя Борода из своего путешествия. Он сказал жене, что на дороге получил письма, из которых узнал, что дело, по которому он должен был уехать, решилось в его пользу. Жена его, как водится, всячески старалась показать ему, что она очень обрадовалась его скорому возвращению. На другое утро он спросил у нее ключи. Она подала их ему, но рука ее так дрожала, что он без труда догадался обо всем, что произошло в его отсутствие.

- Отчего, - спросил он, - ключ от каморки не находится вместе с другими?

- Я его, должно быть, забыла у себя наверху, на столе, - отвечала она.

- Прошу принести его, слышишь! - сказал Синяя Борода.

После нескольких отговорок и отсрочек она должна была наконец принести роковой ключ.

Синяя Борода держит ключ

- Это отчего кровь? - спросил он.

- Не знаю отчего, - отвечала бедная женщина, а сама побледнела как полотно.

- Ты не знаешь! - подхватил Синяя Борода. - Ну, так я знаю! Ты хотела войти в каморку. Хорошо же, ты войдешь туда и займешь свое место возле тех женщин, которых ты там видела.

Она бросилась к ногам своего мужа, горько заплакала и начала просить у него прощения в своем непослушании, изъявляя притом самое искреннее раскаяние и огорчение. Кажется, камень бы тронулся мольбами такой красавицы, но у Синей Бороды сердце было тверже всякого камня.

- Ты должна умереть, - сказал он, - и сейчас.

- Коли уж я должна умереть, - сказала она сквозь слезы, - так дай мне минуточку времени богу помолиться.

- Даю тебе ровно пять минут, - сказал Синяя Борода, - и ни секунды больше!

Он сошел вниз, а она позвала сестру свою и сказала ей:

- Сестра моя Анна (ее так звали), взойди, пожалуйста, на самый верх башни, посмотри, не едут ли мои братья? Они обещались навестить меня сегодня. Если ты их увидишь, так подай им знак, чтоб они поторопились. Сестра Анна взошла на верх башни, а бедняжка горемычная время от времени кричала ей:

- Сестра Анна, ты ничего не видишь?

А сестра Анна ей отвечала:

- Я вижу, солнышко яснеет и травушка зеленеет.

Между тем Синяя Борода, ухватив огромный ножище, орал изо всей силы:

- Иди сюда, иди, или я к тебе пойду!

- Сию минуточку, - отвечала его жена и прибавляла шепотом:

- Анна, сестра Анна, ты ничего не видишь?

А сестра Анна отвечала:

- Я вижу, солнышко яснеет и травушка зеленеет.

- Иди же, иди скорее, - орал Синяя Борода, - а не то я к тебе пойду!

- Иду, иду! - отвечала жена и опять спрашивала сестру:

- Анна, сестра Анна, ты ничего не видишь?

- Я вижу, - отвечала Анна, - большое облако пыли к нам приближается.

- Ах, нет, сестра, это стадо баранов.

- Придешь ли ты наконец! - вопил Синяя Борода.

- Еще маленькую секундочку, - отвечала его жена и опять спросила:

- Анна, сестра Анна, ты ничего не видишь?

- Я вижу двух верховых, которые сюда скачут, но они еще очень далеко. Слава богу, - прибавила она, погодя немного. - Это наши братья. Я им подаю знак, чтоб они спешили, как только возможно.

Два всадника скачут на лошадях

Но тут Синяя Борода такой поднял гам, что самые стены дома задрожали. Бедная жена его сошла вниз и бросилась к его ногам, вся растерзанная и в слезах.

- Это ни к чему не послужит, - сказал Синяя Борода, - пришел твой смертный час.

Одной рукой он схватил ее за волосы, другою поднял свой страшный нож. Он замахнулся на нее, чтоб отрубить ей голову.

Синяя Борода поднял меч

Бедняжка обратила на него свои погасшие глаза:

- Дай мне еще миг, только один миг, с духом собраться.

- Нет, нет! - отвечал он. - Поручи душу свою богу!

И поднял уже руку. Но в это мгновение такой ужасный стук поднялся у двери, что Синяя Борода остановился, оглянулся. Дверь разом отворилась, и в комнату ворвались два молодых человека. Выхватив свои шпаги, они бросились прямо на Синюю Бороду.

Он узнал братьев своей жены - один служил в драгунах, другой в конных егерях, - и тотчас навострил лыжи; но братья нагнали его, прежде чем он успел забежать за крыльцо. Они прокололи его насквозь своими шпагами и оставили его на полу мертвым.

Синюю Бороду закололи шпагами

Бедная жена Синей Бороды была сама чуть жива, не хуже своего мужа: она не имела даже довольно силы, чтобы подняться и обнять своих избавителей.

Сестра обнимает братьев

Оказалось, что у Синей Бороды не было наследников, и все его достояние поступило его вдове. Одну часть его богатств она употребила на то, чтобы выдать свою сестру Анну за молодого дворянина, который уже давно был в нее влюблен; на другую часть она купила братьям капитанские чины, а с остальною она сама вышла за весьма честного и хорошего человека. С ним она забыла все горе, которое претерпела, будучи женою Синей Бороды.

Читайте также: