Какие косички являются культурной апроприацией
Опубликовано: 17.09.2024
Толерантность на Западе подчас принимает нелепые формы. Даже прическа может привести к тому, что вас обвинят в ущемлении меньшинств. Так, японский бренд Comme Des Garçons выпустил на подиум белых моделей с африканскими косичками. Им этого не простили. Во всем мире это расценили как культурную апроприацию — использование важных элементов чужой культуры не ее носителями.
Культурная апроприация — бич современного общества. Мода на толерантность значительно усложнила жизнь как простым людям, так и знаменитостям и известным брендам. На этот раз фиаско потерпел японский модный дом Comme Des Garçons. Проблема обнаружилась в том, что в показе участвовали белые модели с традиционными африканскими косичками.
Comme Des Garçons — далеко не первая жертва подобного «толерантного» скандала. До этого многие известные бренды наступали на те же грабли: в 2019-м году Gucci выпустили коллекцию одежды, в которой были водолазки-блэкфейс, в 2018-м Dolce&Gabbana создали рекламный ролик, где азиатка ела европейскую еду палочками. Похожую рекламу с тем же сюжетом и теми же «граблями» выпустил в 2019-м Buger King.
Надуманная проблема
Россияне масштаб проблемы не оценили. В Сети начали активно появляться недоуменные комментарии.
«Если я, как дизайнер и еврейка, надену на христианского человека-модель, например, кипу в контексте своего видения образа, будет ли это культурной апроприацией?» — задается вопросом в Facebook Василиса Вашина.
«Ну, вообще-то, разного рода косы не только в Африке заплетают. А уж шутку про узбечку 33 косички каждый постсоветский ребенок помнит. Имхо, перебор уже», — считает Анна Чеховских.
«А можно пояснить, почему темнокожая русалка/Белоснежка и прочее — это ок, а вот это — не ок?» — пишет Любовь Игнатьева.
«Я решила, они так под древний Египет косят…» — удивилась Лена Хетагурова.
«Дорогие, при создании шоу для Comme Des Garçons я вдохновлялась египетским принцем», — приводятся в посте слова стилиста Джулиена Диса, создававшего парики для скандальной коллекции.
Оскорбление или нет?
О том, являются ли подобные заимствования культурной апроприацией, то есть оскорблением для носителей культуры, рассуждают очень много как культурологи, так и обычные люди, но к единому мнению до сих пор не пришли.
В интернете уже нашли довольно простой способ объяснить, что такое культурная апроприация и почему это все-таки плохо.
«Представьте, что вы работали над проектом и получили двойку, а потом кто-то просто скопировал вашу работу и получил пятерку за вашу же работу», — говорится на картинке с типичным примером культурной апроприации — афрокосичками на белых женщинах.
В российском контексте культурную апроприацию очень понятно объяснила автор Теlеgrаm-канала Роlinа wаs оnlinе Полина Забродская. Она предлагает вспомнить скандальную рекламу парфюма Dior Sauvage («Дикий») с Джонни Деппом в главной роли.
Тогда использование традиционной индейской одежды восприняли как культурную апроприацию. Особенно эта реклама задела сообщество из-за двойного значения французского слова Sauvage — это и «дикий, варварский», и «нетронутый, первозданный».
Вместо образа индейца, который русского человека наверняка не возмутит, Забродская предлагает представить, что в этой рекламе используют стереотипный образ русского, бытующий в западной культуре.
Безымянный русский мужик танцует вприсядку на крыше танка, полураздетая русская женщина идет зимой по Красной площади с автоматом, а главный герой, Джонни Депп, брутально играет соло на гитаре, одетый в американский камуфляж и шапку-ушанку, и купается в проруби с медведем
Многим может показаться, что ничего критичного в таком образе нет — это никому из нас не вредит. Но это не совсем так. «Вы пытаетесь устроиться на работу в Лондоне. На каждом интервью у вас со смехом спрашивают, умеете ли вы плясать вприсядку на танке. Вы со смехом отвечаете, что нет, но ручной медведь у вас в наличии. Интервью проходят очень хорошо: все смеются. Но потом вам никто не перезванивает», — заключила она.
Культурная апроприация — относительно новое для России понятие; меж тем это выражение мы слышим все чаще. То Dior снимет Джонни Деппа в головном уборе коренных американцев, то Хлои Кардашьян нарядится в никаб, то Рианна появится в китайском Harper’s Bazaar в традиционном местном наряде. Все это вызывает шквал критики в СМИ и соцсетях. Где тут надругательство над культурой, где невежество, а где свобода самовыражения — зачастую определить очень сложно, но мы попробовали.
18 сентября канадский премьер Джастин Трюдо оказался в эпицентре скандала: журналисты нашли его фотографию 20-летней давности с вечеринки, на которой будущий политик нарядился Аладдином — и загримировался «под темнокожего». После этого СМИ нашли еще одно фото и видео с разных событий, где Трюдо тоже использовал блэкфейс; за месяц до выборов в канадский парламент репутация его партии оказалась под серьезной угрозой.
Обвинения в культурной апроприации — частое дело в последнее время: в эксплуатации чужой культуры регулярно упрекают крупные бренды и отдельных знаменитостей. По просьбе The Blueprint Карина Сембе постаралась разобраться в тонкостях вопроса — и расспросила о проблеме доктора философии и директора программы афроамериканистики Бостонского университета Луиса Чуде-Сокеи и заместителя главного редактора Marie Claire Italy и критика моды Антонио Манчинелли.
Откуда взялось понятие культурной апроприации?
Это социологическая концепция, которая появилась в научной среде в 80-х годах прошлого века — благодаря постколониальным дискуссиям об экспансии Запада. По мнению социологов, когда члены одной культуры используют элементы другой, это можно рассматривать как неправомерное присвоение. Проще говоря, нарядиться в сари или устроить тематическую «мексиканскую» вечеринку, не будучи индианкой или мексиканцем, — это культурная апроприация. Сам термин и означает «присвоение», но в народ пошел англоязычный вариант: тема стала расхожей благодаря неиссякаемым спорам в СМИ и соцсетях.
На самом деле эта проблема остро встала куда раньше: еще в начале XX века в США, во время всплеска афроамериканской культуры. Политика сегрегации, карикатурный образ афроамериканца в газетах, постановки с участием белых актеров в гриме (тот самый блэкфейс) — все это подтолкнуло афроамериканских модернистов к тому, чтобы представлять свою культуру «от первого лица». Они даже попытались «переприсвоить» сам блэкфейс: например, легендарный артист Берт Уильямс выступал с разукрашенным черным лицом. По мнению Луиса Чуде-Сокеи, широкую «цветную» общественность скорее веселили блэкфейс-менестрели, но интеллектуальная элита видела в этом проявление расизма. Спустя столетие борьбы за права человека мы еще менее нейтрально воспринимаем блэкфейс в коллекциях крупнейших модных домов и постановки с участием белых актеров, загримированных под людей с другим цветом кожи.
В наши дни борьба против культурной апроприации вышла за пределы научных и искусствоведческих дискуссий — ее в основном ведут активные пользователи соцсетей. Луис Чуде-Сокеи полагает, что это во многом поколенческое явление. «Вопрос культурной апроприации возник не вчера, но стал особой проблемой именно для молодого поколения. Непонятно — то ли потому, что им кажется, будто подобных дискуссий раньше не было (в таком случае мое поколение теоретиков и активистов не выполнило задачу). То ли мы эту задачу „перевыполнили“, и молодежи в наследство досталось слишком много терминов и концепций, а вот некоторые нюансы и сложности ускользнули. Например, то, что стремление четко определить каждую культуру и отделить их друг от друга — иллюзия».
«Дети в доспехах», 1939
Испокон веков народы заимствовали друг у друга элементы уклада. Как отличить обычный культурный обмен от апроприации?
Основательница Института права в области моды Сьюзен Скафиди отмечает, что апроприацию от культурного обмена можно отличить по двум признакам: наличию власти и поверхностной эстетизации. «Жертвой», как правило, становится та культура, которая в данный момент или исторически была угнетена в социальном, политическом или экономическом плане — либо находилась в конфликте с культурой, в которой происходит присвоение. Обычно речь о колонизации, рабстве или оккупации. Еще один признак культурной апроприации — использование предметов, ритуалов или традиций, которые имеют религиозное или другое символическое значение для носителей культуры. Например, венец из перьев у коренных народов Америки или татуировки маори. Когда человек из другой культуры заимствует эти традиции ради развлечения или прибыли, происходит что-то вроде «оскорбления чувств верующих» — пересечение некой сакральной границы.
У таких «неравных отношений» действительно долгая история. На протяжении пяти веков экспансии европейцы носили восточные одежды и плясали под «экзотические» мотивы, не всегда задумываясь, что люди в колониях подвергались угнетению и, в сущности, производили эту одежду в условиях оккупации. Белые художники по всему миру использовали моду на «туземные» мотивы и примитивизм — от нарядов и декора до музыки и поэзии. Среди них и Поль Гоген с его страстью к молодым полинезийкам, и обеспеченный бразильский денди-модернист Освалд де Андраде, прославлявший мифический образ дикаря-каннибала.
Как отличить культурную апроприацию от обмена традициями
- 4 июля 2017
- 39993
- 46
Текст: Вера Рейнер
Словосочетание «культурная апроприация» в заголовках и постах последних лет всё чаще звучит как обвинение. Виновными в бездумном использовании чужих культурных кодов объявлены столько корпораций и знаменитостей, что всех не перечесть: от Джастина Бибера, который всегда был во всех списках most hated селебрити, до Бейонсе, которую, казалось бы, любят все.
Поводов для осуждения множество. Например, бинди и индейские головные уборы с перьями в журнальных съёмках и на посетительницах Coachella. Или показы коллекций, посвящённых абстрактной «племенной Африке», с участием исключительно белых девушек. Узнаваемые цитаты из коллекций темнокожих дизайнеров на показах крупных марок, не снабжённые прямыми ссылками на оригинал. Твёркающая белая певица, которая подаёт традиционные для «чёрной» культуры танцевальные движения как собственную фишку. Белая модель, раскрашенная под гейшу и одетая в национальные японские одежды, которую снимают с сумоистами в качестве декораций. Причёски, ассоциирующиеся с африканским наследием, на белых людях. Даже еда африканского и азиатского происхождения, приготовленная и подающаяся не аутентичным образом. Протест студентов Оберлинского колледжа, где училась Лена Данэм, поддержала и сама известная выпускница — о «неуважении» к японской и вьетнамской кухням она высказалась в интервью Food & Wine.
Какие-то из претензий понятны, какие-то вызывают недоумение. Вопрос, вызывающий самую большую растерянность, звучит так: если нынешний мир — плавильный котёл, где представители разных культур живут бок о бок, обмениваясь опытом и пользуясь открытиями и изобретениями друг друга, в чём принципиальная разница между «культурной апроприацией» и кооперацией — то есть между воровством и обменом? Между «захватническим присвоением» и диалогом культур? Почему какие-то случаи культурного обмена вызывают всеобщее негодование, а какие-то нет? У комментаторов в интернете — и «чёрных», и белых; и дружелюбно, и агрессивно настроенных; и корректных, и совсем нет — вопросов ещё больше. Может ли кто-то, не имея в роду мексиканцев, есть буррито? Оскорбительно ли для француза соседство с нефранцузом, жующим круассан? Должны ли вы выкинуть свои джинсы, если ваши предки не из западных штатов? Каждый ли белый с дредами — расист? Можно ли обвинить в культурной апроприации девушек африканского происхождения, выпрямляющих свои кудрявые от природы волосы, чтобы быть «как белые»?
Белые женщины — образцы добродетели и поклонения. Чёрные — объекты фетишизации и жестокости
«Приметы чёрного стиля красивы. Чёрные женщины — нет, — написала актриса в коротком эссе, распространив его в соцсетях вскоре после стычки с Дженнер. — Белые женщины — образцы добродетели и поклонения. Чёрные — объекты фетишизации и жестокости. Таковы представления о чёрной красоте и о чёрной женственности в обществе, построенном на евроцентричных стандартах красоты… Пока белых женщин восхваляют за переделку своих тел, увеличение губ и затемнение кожи, чёрных женщин стыдят за те же вещи, которые им даны от рождения». На её счету и ролик «Don’t Cash Crop On My Cornrows», в котором она вновь проговаривает мысль, что вещи из родной культуры на афроамериканцах высмеиваются. А на белых людях те же вещи становятся «высокой модой», «классными» и «оригинальными». То есть белые девушки, считает Стенберг, используют их, чтобы побыть «бунтарками», придать себе более «острый», провокационный вид — и собирают комплименты.
Дело в том, что африканские волосы — это и правда не просто волосы. Есть история и контекст, которые нельзя игнорировать, из них не сотрёшь столетия рабства и расизм как часть государственной политики. Белый человек, который использует «чёрную» прическу, игнорирует этот контекст, тем самым превращая чёрные волосы в фетиш, в разновидность блэкфейса. Исторически это форма театрального грима, когда белые актёры покрывали кожу чёрной краской, а губы щедро вымазывали ярко-красным, играя воплощённые стереотипы: персонажей глупых, щеголеватых, без толку ухлёстывающих за белыми женщинами, плохо контролирующих свои животные позывы, нелепых и жестоких. В этом наборе ролей было и особое амплуа — «чернокожие», возжелавшие невозможного: освобождения от плантаторов и рабства. Больше ста лет эти карикатурные образы, унизительные для настоящих афроамериканцев и утверждающие пренебрежительное к ним отношение в обществе, были частью американской (и не только) театральной традиции. Любые проявления блэкфейса в наши дни ожидаемо встречаются с яростью, будь то «костюм чёрного» (окрашивание кожи в чёрный цвет) на Хэллоуин или всё те же косички для селфи и лайков.
И дело не столько в отдельных белых женщинах и мужчинах, которые носят косы или дреды — кстати, их носили и викинги, но сегодня эта причёска ассоциируется именно с африканской культурой, — а в сохранившейся иерархии: отношение к «чёрным» всё ещё отличается от отношения к белым. Последние решают, что «модно» и «круто», тем самым как бы лишая афроамериканцев права на символы собственных культур. Более того, «чёрных» принуждают приблизить себя к «белым» стандартам красоты: их натуральные кудрявые волосы называют «неопрятными и неухоженными», дреды — «грязными», а запах от специальных средств для укладки волос с такими особенностями — «неприятным», сравнивая его с марихуаной или специями.
В итоге регулярное выпрямление кудрей с детства становится для многих афроамериканских девочек чуть ли не обязательной процедурой, без которой они в «белом» обществе не будут приняты. Решение оставить волосы такими, как есть, оказывается радикальным жестом: ещё в 1960-х натуральное афро стало практически знаменем революции — и с тех пор мало что изменилось. Чтобы прочувствовать ситуацию, можно, например, прочитать недавнее эссе писательницы Дженнифер Эпперсон для Lenny Letter.
Gucci не делают никому одолжений, «отдавая дань» Dapper Dan. Культурный обмен происходит между людьми, а не между людьми и корпорациями
Вне этого контекста не стоит рассматривать и недавнюю историю с Gucci, когда Алессандро Микеле повторил жакет гарлемского дизайнера Дэниела Dapper Dan Дэя для круизной коллекции итальянского дома. Дэн ещё в 80-е первым превратил контрафакт в искусство: его вещи, сплошь покрытые логотипами самых желанных люксовых марок — в том числе Gucci, — носили и хип-хоп-звёзды, и гангстеры, и просто местные модники. Сам дизайнер называл то, что он делал с вещами из гардеробов богатых белых клиентов модных домов, словом «blackanize». Свою круизную коллекцию Микеле посвятил как раз контрафактной моде, постоянным заимствованиям и обмену между люксом и модой: «гуччификации» он подверг работы не только Дэна, но и нескольких других дизайнеров и художников. Все они были возмущены.
Впрочем, во всех остальных случаях история обсуждалась исключительно как пример плагиата. А в ситуации с Дэном уже сам факт, что коллекция посвящена контрафактной моде, был воспринят как насмешка над историей афроамериканской культуры того времени. Фразу из нашумевшего текста Business of Fashion, где говорилось, что самого Dapper Dan не было бы без Gucci, потому что он делал с вещами итальянского дома то же, что сегодня Микеле делает с его вещами, восприняли в штыки: «Когда Dapper Dan и чёрные художники создают что-то, их маргинализируют. А когда крупные дома „вдохновляются“ маргинализированными группами — они только зарабатывают на этом». «Есть разница между вовлечением в культуру (есть её еду, слушать её музыку, танцевать танцы. Обычно делается отдельными людьми) и её апроприацией (наживаться на эстетике других культур. Обычно делается компаниями), — возмущались комментаторы текста. — Gucci не делают никому одолжений, „отдавая дань“ Dapper Dan. Культурный обмен происходит между людьми, а не между людьми и корпорациями».
Заглядывать в копилки других культур, искать вдохновение вокруг — это совершенно нормальный процесс. Но, как считают критики, вы вправе делать это, только окунувшись в исследование достаточно глубоко, заглянув за стереотипы и поверхностные представления или пригласив представителей этой культуры к сотрудничеству. «Принятие, — пишет один из комментаторов текста BoF, — значит, что вы потратили время на то, чтобы установить диалог с культурой, из которой заимствуете… Принятие значило бы встретиться с Dapper Dan и, возможно, вместе сделать что-то. Или пригласить его на показ, посадив в первый ряд, раз уж вы отдаёте дань его работе».
Даже если отойти от истории с Gucci, ценность принятия не в повторении чужих образов, а в интерпретации деталей. Не в копировании стиля, а в сплетении его с собственным. Именно поэтому коллекция Рикардо Тиши (самого выросшего в бедности) для Givenchy, в которой он соединил образы латиноамериканских чола с викторианской эстетикой и собственным стилем, пример удачного взаимодействия культур. Правда, и она в своё время вызвала бурю негодования и волну обсуждений.
Заимствуя что-то из других культур, вообще важно делать это с уважением. Не стоит носить приметы чьей-то культуры как маскарадный костюм — «сексуального индейца» или «дикого аборигена». Или использовать предметы, обладающие сакральным смыслом, как аксессуары — так было на показе Victoria’s Secret, когда Карли Клосс вышла на подиум в бикини с бахромой и головном уборе из перьев (этот головной убор в культуре коренных американцев имел особое значение — его использовали в обрядах). Надеть его просто так, тем более на подиум, по словам журналистки Симон Мойи-Смит из индейского поселения Оглала-Лакота, всё равно, что носить в качестве аксессуаров настоящие ордена и посмертные «пурпурные сердца», ничем не заслужив их.
Видеть, как твои детские воспоминания, реалии юности твоих родителей, элементы вашей идентичности превращаются в сувениры для богатых модников, странно и не всем приятно
Между тем, апроприацией можно назвать заимствование, захват традиций не только у разных народов, но и у маргинализированных социальных групп. По сути, весь тренд на «эстетику бедности», заигрывание с образами людей из социальных низов, над которыми ещё недавно смеялись, при этом их боясь, и есть пример апроприации. Речь не только о жизни парней из гетто. Но и о, например, коллаборации Рубчинского с Burberry, которая воскрешает стиль британских гопников — чавсов, которые в своё время так полюбили фирменную клетку модного дома, что едва не погубили репутацию марки. Прежним поклонникам стало неловко покупать её вещи. Теперь же образ вновь становится ультрамодным.
Апроприацией можно считать и волну увлечения всем постсоветским — и этот пример для жителей бывшего СССР более понятен, потому что затрагивает уже их собственный опыт. И Рубчинский, и братья Гвасалия — движущая сила этой истории — те времена застали и в них жили. Вопрос в том, не апроприаторы ли те богатые покупатели, которые, не имея никакого представления о постсоветской нищете, советских репрессиях под флагом с серпом и молотом, носят худи Vetements за 700 долларов?
Ведь как раз из-за болезненных ассоциаций многим российским зрителям этот тренд так неприятен. Воспринимать «поэтику бедности» и спальных районов, рынков и огромных вещей с чужого плеча сложнее, если для тебя это не просто стиль, а реальность безвыходно нищего прошлого, в которую ты боишься однажды вернуться. Видеть, как твои детские воспоминания, реалии юности твоих родителей, элементы вашей идентичности превращаются в сувениры для богатых модников, судя по комментариям в русских медиа, приятно не всем.
И всё же популярность этих дизайнеров и их стилистики спровоцировала интерес к современной культуре постсоветских стран вообще. Дала возможность многим «русским» интегрироваться в мировой культурный поток, из экзотических диковинок вырастая в глобальных героев. А заодно уйти от стереотипов о медведях и балалайках и русских бандитах из голливудских фильмов. То есть, хотя знаки собственной культуры на представителях других культур могут приносить дискомфорт, в перспективе эффект может оказаться позитивным. Пытаться «законсервировать» культуры, оставив их границы непроницаемыми, чтобы защитить от чужих посягательств, в эпоху глобализации наивно и непродуктивно. Обмен идеями и опытом, заимствования — неотъемлемая часть творческого процесса. И возможность этого обмена, практически ничем сегодня не ограниченная, — одно из важных общественных достижений. И, кто знает, возможно, в переходе из собственности конкретной культуры в распоряжение глобальной и лежит путь от сегрегации к единству.
ФОТОГРАФИИ: Fear of God, Kenzo
Тема культурной апроприации часто и широко обсуждается в западном обществе, а вот в России многие смутно представляют, что это вообще такое. Что нельзя носить, если вы не хотите оскорбить ничьи чувства? Портал iz.ru составил памятку для тех, кто хотел бы выглядеть не только красиво и модно, но и уместно в любой ситуации.
Что это такое?
Культурная апроприация — это заимствование элементов культуры определенного этноса, расы или религии. В последнее десятилетие тема заимствования культурных кодов всё чаще звучит применительно к моде и красоте. Например, недовольство общественности неоднократно вызывали модные дизайнеры, наряжавшие белых моделей в одежду с индейскими, индийскими или африканскими мотивами или делавшие им прически в этническом стиле.
На фото: для своего показа бренд Marc Jacobs снабдил белых моделей дредами. Реакция была неоднозначной.
Неоднократно доставалось и знаменитостям, решившим дополнить свой имидж «экзотическими» элементами. Один из совсем недавних случаев: пользователи соцсетей ополчились на голливудского актера Зака Эфрона, решившего заплести себе дреды.
Just for fun 🤘
Публикация от Zac Efron (@zacefron) 5 Июл 2018 в 10:24 PDT
«Просто забавы ради», — подписал актер фотографию, которую опубликовал в своем Instagram-аккаунте. Но многие подписчики не увидели в снимке с дредами ничего забавного: звезде быстро напомнили, что белый человек, носящий традиционную африканскую прическу, вольно или невольно выказывает неуважение к страданиям, через которые прошли народы Черного континента.
Афроамериканцы болезненно относятся к присваиванию белыми согражданами элементов своей культуры. Это показал и пример телезвезды Ким Кардашьян, которую неоднократно стыдили за чрезмерную любовь к афроприческам. В последний раз общественность ополчилась на нее в июне: 37-летняя знаменитость явилась на премию MTV Movie & TV Awards с длинными афрокосами.
Lost files
Публикация от Kim Kardashian West (@kimkardashian) 8 Июл 2018 в 7:10 PDT
Кардашьян объяснила разгневанным афроамериканцам, что носит косички, чтобы показать хороший пример дочери Норт, которую воспитывает вместе с мужем, чернокожим рэпером Канье Уэстом. Общественность не удовлетворило это объяснение.
Может показаться, что проблема далека от наших реалий. Например, никого не возмущают отечественные рэперы, «косящие» под афроамериканских коллег с помощью причесок и стиля одежды «я родился в гетто»: просто потому, что доля чернокожего населения в России ничтожно мала. Но это не значит, что нам незнакома и непонятна культурная апроприация.
Например, в июле 2018-го российская модель и бизнес-леди Анастасия Волконская-Решетникова огорчила многих своих подписчиков в соцсети Instagram, опубликовав пару селфи в хиджабе. Пользователи-мусульмане сочли фотографии неуместными: они напомнили девушке, что она не исповедует ислам. А некоторые юзеры отметили, что снимки в платке, размещенные прямо по соседству с почти эротическими кадрами, кажутся насмешкой над религией.
На фото: Анастасия в хиджабе
🍎
Публикация от Reshetova Anastasia (@volkonskaya.reshetova) 16 Июн 2018 в 3:14 PDT
На фото: модель в более мирском образе.
Критика в комментариях к фото не смутила манекенщицу, и она выложила еще и снимок в чадре.
Высказывая претензии к модели, никто не использовал словосочетания «культурная апроприация», но обвинения четко соответствовали описанию проблемы.
«Дело тут не в красоте, и это не образ. На ней религиозно-национальная одежда народов, у которых не принято оголять не то, что все тело, даже части тела определенные нельзя категорически выставлять на показ. Надев такую одежду, она проявила неуважение к религии, судя по другим ее выложенным публикациям», — написал пользователь с ником @doni_I97 (здесь и далее орфография и пунктуация авторов постов сохранены).
«Надевая такие наряды, ты позоришь всю нашу мусульманскую религию и каждого мусульманина по отдельности. А вы люди которые поддерживают ее и говорят о том, что «о люди, это просто фотосессия» тоже показываете, что так же узко мыслите» , — поддержал юзер @lululuuu13.
«Религия не аксессуар», — подытоживает мнение недоброжелателей @ira_ashinova_01.
Культурный захват или безобидный обмен?
Апроприацией можно назвать многие явления. Но где проходит грань между захватом и невинным обменом культурными кодами? Например, всем очевидно, что носить джинсы имеют право не только потомки ковбоев, лакомиться суши — не только японцы. Из-за глобализации некоторые элементы культур вошли в жизнь людей всех национальностей, рас и вероисповеданий. Это — культурный обмен.
К сожалению, установить абсолютно четкую, неразмытую границу между апроприацией и культурным обменом нельзя. В основном то или иное «одалживание» элементов какой-либо социальной или этнической группы относят к апроприации прецедентным путем: если оно негативно воспринимается значительным числом представителей соответствующей культуры, то это уже не просто невинный обмен. Так сформировался негласный список элементов, заимствовать которые в большинстве случаев считается неуважением.
Не носить, чтобы не обидеть: памятка по культурной апроприации
Одежда, аксессуары и прически, типичные для определенной расы или народности
Афрокосы и дреды, головные уборы коренных жителей Америки, японские кимоно и макияж гейши — всё это, надетое на представителя белой (или любой другой «неподходящей» расы) может вызывать негативную реакцию у исторически определенных правообладателей.
На видео: певица Мадонна пытается объяснить, почему и зачем появилась на обложке журнала Harper`s Bazaar в образе гейши. Это 1999 год — проблема и дискуссия не новы.
Эстетика бедности или угнетения
Элементы актуального сегодня и воспеваемого многими дизайнерами гетто-стиля (или, в российском варианте, «стиля окраин», «гоп-гламура») — штаны-трубы, олимпийки и футболки не по размеру, цепи и серьги в ушах на мужчинах, бейсболки и банданы — всё это вместе может странновато смотреться на человеке, выросшем в пределах московского Садового кольца и имеющем университетское образование.
На фото: одежда из коллаборации Burberry и российского дизайнера Гоши Рубчинского. Коллекцию критиковали за апроприацию типичного стиля британских «чавов» (белых представителей низших слоев английского общества).
К этой же группе относятся модные вещи с советской символикой. Для многих людей эта эра ассоциируется с репрессиями, гонениями на инакомыслящих, войнами и нехваткой товаров. Если Страна Советов знакома вам лишь по рассказам старших членов семьи, возможно, вы не тот человек, кому стоит носить принт в виде серпа и молота.
Например, в июне 2018-го бренд Adidas выпустил спортивную одежду с советской символикой, приурочив коллекцию к чемпионату мира по футболу. Многим идея не понравилась: марка получила резкие отзывы в социальных сетях, особенно от представителей стран бывшего соцлагеря. Так, поляки и прибалты писали, что одежда с серпом и молотом напоминает им о годах угнетения Советским Союзом. Можно дополнить эту мысль: коллекция доступна к продаже во многих странах, но коммунистические символы будут странно и даже цинично смотреться на жителях благополучных западных государств, не имеющих понятия о жизни при социализме.
На самом деле даже сверхпопулярный сегодня стиль 1990-х годов в определенной степени может быть примером культурной апроприации (но только в российских реалиях). Увлеченное модой 1990-х молодое поколение модников почти не помнит лихую эпоху инфляции, безработицы и разгула преступности, но охотно носит соответствующие образы в стиле «гоп-гламур».
Военная символика
Пункт, менее всего нуждающийся в примерах, но всё же: ордена и медали (а также их реалистичные стилизации), военная форма являются скользкой модной дорожкой. Ироничное «А ты служил?» — это самая мягкая из возможных реакций. Что может случиться с тем, кто примерит тельняшку и голубой берет в День десантника, не будучи ветераном ВДВ, страшно и подумать.
Кстати, военная атрибутика может доставить много хлопот даже безотносительно культурной аппроприации. Например, камуфляжная одежда запрещена к ввозу во многие страны: так, прилетевший в Штаты россиянин в характерных разводах может показаться нежеланным гостем американскому пограничнику.
Религиозная атрибутика
Крест и полумесяц — не модные украшения, а хиджаб и чалма — не просто аксессуары. По крайней мере, в этом убеждены приверженцы соответствующих религий, и с этим стоит считаться.
На фото: к культурной апроприации склонны представители всех рас.
5 золотых правил модной тактичности
В щекотливой ситуации можно оказаться в любой момент: например, на переговорах, которые решил посетить ранее незнакомый коллега-азиат, или в клинике, где прием ведет темнокожий врач. Наконец, всегда есть хорошие шансы встретить истово верующего или глубоко политизированного собеседника. Вот кое-какие универсальные правила, которые позволят прослыть и модным, и тактичным человеком.
При желании позаимствовать элемент какой-либо культуры (например, если очень хочется нарядиться буддистским монахом на Хэллоуин), пройдите краткий самоликбез. Погуглите все относящееся к будущему наряду: какова его история, кто обычно его носил? Один из главных упреков, адресуемый fashion-апроприаторам — поверхностное и невежественное отношение к элементам чужой культуры.
Выбранный образ ни в коем случае не должен выглядеть карикатурно и каким-либо образом принижать культуру, элементом которой является. Например, возможно, нет ничего плохого в модели, желающей сфотографироваться в хиджабе; но сочетать в одном образе религиозный головной убор и платье с глубоким декольте — уже плохая идея. Ну а лучшее, что можно сделать при заимствовании, если уж оно так необходимо, — это проконсультироваться с представителем той или иной культуры и попросить высказать экспертное мнение о наряде (аксессуаре, образе).
Если вас все-таки упрекнули в модной неполиткорректности, не спорьте: шансы еще больше задеть человека возрастут до 100%. Например, афроамериканца, который сделал замечание о неуместности ношения дредов, явно не впечатлит аргумент о том, что вы «не в теме», потому что в вашей стране «вообще нет такой проблемы». А вот попросить собеседника разъяснить, что, по его мнению, не так с нарядом или прической, вполне уместно. Краткое «извините, не хотел обидеть» также всегда в цене.
Чем характерен вопрос культурной апроприации — так это отсутствием однозначности и единства во мнениях даже среди представителей одной социокультурной группы. Допустим, к фотографиям Ким Кардашьян с афрокосами были и вполне дружелюбные отзывы от чернокожих подписчиц: женщины делали телезвезде комплименты, отмечали, что прическа выглядит на ней прекрасно. Если стараться угадать возможную реакцию окружающих — это не ваше, просто не рискуйте.
Если интуиция подсказывает, что выбранный наряд или аксессуары — на грани фола, то, скорее всего, так и есть (даже если невозможно четко выразить словами, что именно не так). Культурная апроприация — это тот самый случай, когда эмоциональный интеллект полезнее доводов и фактов.
История вопроса, за и против, на Западе и в России
Фоторедактор: Аня Щемелева-Коноваленко
За показами новых коллекций часто следует шквал обвинений в культурной апроприации — так уж повелось последние несколько лет. Фэшн-дизайн всегда начинается с вдохновения, а откуда оно берется, известно только самим творцам. Разумеется, мы живем в мультикультурном обществе, которое с развитием средств коммуникации стало глобальной деревней, и в какой-то степени границы между культурами стираются: выйдите из офиса, и вы увидите пять китайских лапшичных и две чайхоны. Во многом апроприирование культуры других стран и народов стало частью нашей коллективной памяти, поэтому в эту ловушку попадают очень многие. Мы попытались разобраться, что считается апроприацией, а что нет, что в ней плохого и есть ли хорошее, а также чем российский прецедент отличается от западного.
О том, что считается культурной апроприацией, а что нет
Если обращаться к истокам самого явления культурной апроприации, то самым показательным примером заимствований, по сути являющихся открытой эксплуатацией, можно назвать колониальный период. К примеру, в 1897 году британцы проводили военную кампанию на территории западноафриканской Республики Бенин. В результате колонизации погибли не только местные жители, но и большая часть культурного достояния страны — более чем 3 000 произведений искусства из бронзы и слоновой кости, которые впоследствии были проданы на лондонском аукционе. Этот исторический пример, по сути, не имеет ничего общего с апроприацией в моде, но наглядно показывает, откуда пошла традиция эксплуатации культурного наследия в коммерческих целях.
Примеров того, как европейцы заимствовали элементы этнических костюмов других народов, масса. Начиная от шляхетского жупана, превратившегося в обычный европейский сюртук, до колониального стиля, когда аристократия декорировала свои одежды индийскими, персидскими и африканскими элементами, а священные статуи и храмовую посуду делала лишенными какой-либо смысловой нагрузки предметами интерьера.
В перечисленных прецедентах заимствование происходило без обоюдного согласия, а иногда и насильственно — это и есть апроприация. Доминантная и мейнстрим-культура заимствует культурные коды миноритарных групп, при этом пренебрегая контекстом и обесценивая значение кода. Так, надевая бинди на техно-концерт или военно-обрядовый головной убор индейцев на Коачеллу, мы нивелируем культурное значение этих вещей. В худшем случае апроприация приравнивается к эксплуатации для извлечения материальной выгоды.
О том, какие дизайнеры заимствуют, а какие цитируют
Проблема культурных заимствований в модной индустрии во многом проистекает как раз из стремления продавать: апроприация на отдельно взятом показе или в рекламной кампании как упрощает статус культурного явления другой нации до модного атрибута, так и имеет цель принести доход.
Например, показ осенней коллекции Givenchy 2015 года был объявлен как «викторианский», в то время как на самом шоу появились модели с лицевым пирсингом, характерным для африканских племен, а также с прическами по мотивам латиноамериканской уличной моды.
В 2016 году Valentino показал африканскую коллекцию «Дикая Африка», которая целиком состояла из африканских принтов, вышивки, бус и перьев, но на шоу не было моделей африканского происхождения, за что Пьерпаоло Пиччоли и Мария Грация Кьюри подверглись шквалу критики.
В похожую ситуацию попал и Марк Джейкобс. Для афроамериканского сообщества тема волос в принципе одна из самых непростых. Во времена гонений в 50-х чернокожие выпрямляли волосы, а в 70-х мода на объемные прически и нежелание скрывать свои корни стали формой протеста и маркером причастности к движению «Черные пантеры». Боксерские косички и дреды — еще одна часть африканского наследия, которая уходит корнями глубоко в культурный нарратив. Дреды испокон веков носили африканские воины масаи, а так называемые французские косички — чернокожие мужчины и женщины еще до нашей эры. Проблема здесь заключается в том, что афроамериканцы до сих пор подвергаются буллингу за ношение национальных причесок: не так давно было несколько прецедентов, когда косички и дреды попадали под запрет в американских университетах и офисах, в то время как Кэти Перри и Ким Кардашьян делают их модным трендом. Так и на показе Марка Джейкобса — дреды стали частью образа, кастинг был далек от разнообразного, а прическа, по словам дизайнера, была вдохновлена Ланой Вачевски. То же самое произошло на последнем показе Джейкобса, где появились модели в африканских тюрбанах.
По мнению социолога Татьяны Третьяковой, американец может выпустить моделей на подиум в дредах, если сам он принадлежит к афроамериканской культуре. Но не в случае Марка Джейкобса, когда вещь была вырвана из контекста, что и создало простор для негативных интерпретаций. Самый недавний пример апроприации — коллекция Gucci, в которой Микеле скопировал дизайн портного Дэппера Дэна, начавшего свой бутлежный бизнес, чтобы привнести люкс в Гарлем. Сам Дэппер подтвердил, что команда Kering никак не связывалась с ним и не предлагала коллаборацию. Только после обвинения в плагиате и присвоении черной культуры Микеле обнародовал источники своего вдохновения и даже предложил Дэну поработать вместе.
Но не стоит смешивать феномен культурной апроприации с трибьютом той или иной культуре. Здесь действительно много нюансов — уважительное отношение к контексту, цитирование с указанием источника и, конечно, разнообразие в кастинге. Так, в 2016 году Олимпия Ле Тан, японка наполовину, показала коллекцию с японскими мотивами. Триггером стало закрытие знаменитого токийского отеля «Окура», одной из главных достопримечательностей Токио вот уже полвека. Кимоно в коллекции были вдохновлены лифтами и интерьерами отеля, в качестве принтов дизайнер использовала фотографии Нобуеси Араки — с его разрешения.
Другой пример удачного цитирования — круизная коллекция Louis Vuitton, показ которой прошел в этом году в Киото. Для коллекции Николя Гескьер, давно будучи фанатом Японии и ориентализма, связался с культовым японским дизайнером Такаси Ямамото, с которым они вместе разработали принты по мотивам архивных коллекций дизайнера, в свое время работавшего над сценическими костюмами Дэвида Боуи. Для сравнения: совсем другое дело, когда белая модель Карли Клосс в кимоно появляется в съемке Vogue просто «потому что это красиво».
О положительных и отрицательных сторонах вопроса
Заимствование кодов экзотических культур — это всегда риск, равноценный хождению по льду: шаг вправо — и вы под водой. Особенно тяжело понять, кто прав, а кто виноват, учитывая то, что многие из нас выросли в мультинациональной культуре, а сегрегация в обществе, к счастью, с каждым годом уходит в прошлое. Получается, что культурная апроприация действительно успела стать частью коллективного бессознательного, которое сложно контролировать. Еще Карл Густав Юнг писал о том, что, несмотря на априорную отчужденность индейского населения США в культурном и социальном плане, образ индейца прочно вошел в американскую культуру в целом. Отсюда и постоянное к нему обращение.
В какой-то степени сегодня апроприация может помочь в выстраивании диалога между культурами, которые раньше считали себя фундаментально разными. То есть заимствование друг у друга культурных кодов формирует платформу для общения между представителями разных этнических групп. Наконец, многие приводят в качестве аргумента то, что накладывание табу на подобные заимствования может стать препятствием на пути к самовыражению человека.
Но одно дело, когда доминантная культура использует свои ресурсы, чтобы привлечь внимание к проблемам меньших культур. Другое же дело, когда она начинает их эксплуатировать. Как результат, такие вещи, как круглые серьги, французские косички и тюрбаны, становятся фэшн-стейтментом без стейтмента и элементом украшательства ради украшательства.
О разнице между западным и российским опытами
В постсоветском пространстве мы знакомы со случаями культурной апроприации в основном как с иностранным кейсом. Или же постсоветская культура вместе с традиционной русской культурой фигурируют как объекты культурной апроприации. Украинские вышиванки стали трендом по версии американского Vogue в прошлом году, в то время как вышиванка, как и любой элемент народного костюма, несет в себе определенное значение и варьируется в зависимости от региона страны. Похожая история не раз происходила в контексте русского костюма, к которому обращались многие бренды, от Saint Laurent до Chanel.
Российскиих дизайнеров редко уличают в чем-то подобном. По мнению Михаила Соколова, профессора факультета политических наук и социологии Европейского университета в Санкт-Петербурге, Россия во многом сама себя чувствует экзотической культурой, а отношения в системе глобальных культурных связей устроены так, что две экзотические культуры не заимствуют друг у друга. С другой стороны, было бы логично, если бы российские дизайнеры обращались к культуре своих этносов. Но, по мнению социолога Татьяны Третьяковой, России как многокультурному комплексу просто неоткуда заимствовать в негативном значении этого слова — любой акт апроприации прикрывается масштабами и богатствами страны. То есть если дизайнер захочет сделать коллекцию по мотивам якутского традиционного костюма, он не прибегает к апроприации, так как якутский народ — такие же россияне.
В то же время для России, в отличие от Америки, не так актуальна проблема расизма. Исходя из советского опыта и заторможенности индустрии, российские дизайнеры скорее подражают западной моде и сами заимствуют советские коды. Что, кстати, по мнению Татьяны Третьяковой, тоже вполне себе культурная апроприация, ведь Гоша Рубчинский и украинский дизайнер Юлия Ефимчук берут за основу своих дизайнов атрибутику коммунизма, не являясь при этом коммунистами. В это же время в российской индустрии появляется все больше таких дизайнеров, как Женя Ким, Асия Бареева, Медни и Айшат Кадыровы, которые выстраивают коллекции на цитатах из культуры, к которой они сами принадлежат. А вот их клиентов, которые покупают эту одежду и не причастны к корейской, татарской и чеченской культурам, вполне можно обвинить в эксплуатации чужой культуры.
По сути, вопрос культурной апроприации в модной индустрии заводит в тупик и снова заставляет задуматься о вечном споре: мода — это искусство или коммерция? Если искусство, то где границы дозволенного фантазии и источников вдохновения и как политически корректно подать и продать это искусство, если оно вдохновлено чем-то этническим, без четкого указания источника? Единственным выходом из ситуации, по мнению социологов, может стать пересмотр таких национальных категорий, как «африканский» и «восточный», и внимательное обращение с ними не только в среде дизайнеров, но и журналистов. Сейчас под культурной апроприацией понимают все без разбора — от серег-колец до африканских дашики. И пока ситуация не прояснится, обвинения будут сыпаться даже на тех, кто этого не заслуживает, — на радость всем, кому важен трафик в интернете.
Читайте также: